спустились в кювет и, нацепив рабочие перчатки, принялись ковыряться в ещё тлеющих остатках кузова. Вскоре водитель, который рылся в том, что когда-то было багажником, призывно замахал руками, но Корней спускаться не стал, а показал ему жестом, мол, неси сюда. Повозившись ещё, запыхавшийся водитель взобрался вверх по склону оврага и победно показал им свою находку — смятый обгоревший бронзовый фотообъектив с треснутыми и оплавленными стёклами. Енох аккуратно, двумя пальцами взял с перчатки ещё горячий остаток того, что когда-то было его камерой. Внимательно осмотрел и, повернувшись к Корнею, кивнул:
— Он.
Корней отшвырнул сигарету, сплюнул и развернулся к машине. Но дойти не успел. «Боксёр», продолжавший копаться в пепелище, вдруг тоже замахал руками и кинулся к ним.
— Смотрите. Вот… Ещё один…
Он держал в перемазанных пеплом ладонях такой же обгорелый и треснувший старинный объектив, как тот, что нашёл водитель. Енох так же осмотрел его со всех сторон и безразлично пожал плечами.
— Не знаю. Это не мой. От какого-то другого аппарата, но тоже очень старый. Таких давно не делают. В комиссионке, может, купил.
Корней, внимательно наблюдавший за его реакцией, ничего не сказал и молчал бы всю дорогу, если бы не частые звонки, на которые он отвечал односложно и резко. На въезде в город они попали в огромную пробку, разогнать её даже с помощью сирены не получалось — водителям просто некуда было деваться. Им пришлось объезжать по размокшей обочине, чуть не сползли в кювет, и когда наконец добрались до мазинского офиса, уже начинало смеркаться.
Оставшиеся там под надзором охранника, похоже, так и не двинулись за всё это время со своих мест и сидели в тех же позах, не шелохнувшись. Корней, видимо принявший по дороге какое-то решение, прошёл к хозяйскому креслу, закурил и кивнул Мазину:
— Могилу набери мне.
Тот, поначалу вздрогнув и задрожав, сообразил наконец, о чём речь, схватил сотовый телефон, быстро набрал номер и передал трубку Корнею.
— Костик, привет. Да, это я. Возвращаю тебе твоего эскулапа — мне он больше не нужен. Можешь лечиться дальше, если получится… — С той стороны, видимо, ответили что-то весёлое, Корней хмыкнул. — Ну, вроде того. Бывай. Свидимся ещё.
Он посидел ещё недолго, выкурил сигарету и пошёл из офиса, отпустив охранников и жестом показав Еноху, чтобы следовал за ним. На замерших на диванчике Макса и Матвея он так и не обратил внимания — для него они больше не существовали. В машине, пока ехали на Лиговку, к дому, где снимал квартиру Енох, Корней не сказал ни слова, и лишь когда машина затормозила у подъезда, не поворачиваясь к пассажиру, произнёс:
— Чую, что-то здесь не так, где-то ты меня развёл… но чёрт с тобой. Устал я этой мутной хернёй заниматься. Другие дела запустил. Но помни — ты мой должник. Если понадобишься — найду. — И, помолчав, добавил: — И чтоб завтра тебя здесь не было. Попадёшься — пеняй на себя.
Первое, что сделал Енох, войдя в квартиру, — это налил полстакана виски, бутылку которого купил в аэропорту в Германии. Купил он их, собственно, несколько — на подарки нужным людям, но скоро понял, что при тех масштабах коррупции и при тех размерах взяток, к которым быстро пришла страна, такие подарки будут смотреться смешно. Пришлось пить самому. Потом постоял под тёплым душем, чувствуя, как расслабляются задеревеневшие от постоянной готовности к резкому, взрывному усилию мышцы, как отпускает бешеное напряжение дня. Но, увы… похоже, что это будет долгий день… Ничего ещё не закончилось. Да, кстати о Максе. Енох набрал номер Мазина.
— Михаил Александрович, Макс ещё у вас?
Тот оказался в офисе — старые приятели-недруги тоже выпивали и отмечали то ли своё избавление от неведомой опасности, то ли окончательное крушение всех надежд. Енох велел Максу немедленно ехать к нему и, не слушая отговорок, положил трубку. А зря не дослушал, может, и дал бы тогда ему немного времени, так как оторвал он послушного Макса от увлекательной беседы.
4.8
Как только захлопнулась дверь за последним охранником, засидевшийся и голодный Матвей вскочил, оставив на диване продавленную за время долгого сидения изрядного размера ямку.
— Ну, братцы… Ну и дела! Надо срочно выпить, да и закусить бы… Я сбегаю! Тут рядом! — Он рванулся к выходу, но, сделав два шага, остановился. — Чёрт! Денег ни копья, кошель дома остался. Из кровати ж вытащили бандюки.
Макс отрицательно качнул головой и развёл руками, показывая, что ничем поучаствовать не сможет. Матвей перевёл вопросительный взгляд на Мазина. Тот, совершенно пришибленный свалившимися на него за одни сутки несчастиями, не сразу понял, чего от него ждут, а когда дошло, покорно полез за портмоне и выдал страждущему несколько купюр. Вернулся Матвей и вправду быстро, с двумя бутылками подозрительной водки и пакетом разной кооперативной снеди. По-хозяйски освоившись в чужом кабинете, он ловко сервировал закуску на газетке, расстеленной на роскошном мазинском столе, и разлил водку в первые попавшиеся под руку ёмкости. Макса звать дважды не требовалось, а Мазин, ещё находившийся в прострации, поначалу отказался, но быстро дал себя уговорить, после первого стакана расслабился, а дальше и подливал и закусывал без приглашения и с удовольствием. Развязались и языки.
— Не понимаю, — задумчиво сказал Макс. — Как Енох может иметь дело с этими людьми? Как не боится?
— А чего ему бояться? — удивился Матвей.
— А если этот кагэбэшник узнает, кто он на самом деле такой?
При словах «на самом деле» осоловевшие глазки Матвея прояснились, и в них вспыхнул алчный огонёк. Кто такой Енох «на самом деле», Матвей и понятия не имел — для него он по-прежнему был страшным и загадочным банным кочегаром из прошлого, но ведь подвезло Матвею заработать однажды на нём изрядную сумму — почему бы не попробовать ещё разок? Задавать вопрос впрямую он не стал — побоялся спугнуть рассказчика, а подлив собутыльникам, поддакнул:
— Ну да… и вправду. А если узнает?
— Откуда? Кто ж ему расскажет? — усмехнулся уже немного пришедший в себя Мазин.
— Да хоть я, — решил забросить пробный камень Матвей. — Такая информация ж, наверно, денег стоит.
Захмелевший Мазин, наконец-то вернувшийся в хозяйское кресло, посмотрел на добровольного доносчика с брезгливым любопытством.
— Значит, приходите вы, любезный, к начальнику отдела в КГБ на Литейный, — в этом месте Матвей судорожно сглотнул, — и сообщаете ему очень ценную информацию, за которую хотите много денег, а именно, что человек, известный ему как бывший банный кочегар Евгений Викторович, не тот, за кого он себя выдаёт, а на самом деле является двухсотлетним евреем из немецкого города Регенсбург… Как вы думаете, вас просто выкинут пинком под жопу или не поленятся и отвезут в дурдом на Пряжку?
Макс захохотал, представив себе эту картину. Матвей, огорошенный и огорчённый крушением надежд на быстрый и лёгкий заработок, криво усмехнулся и только собрался выведать ещё что-нибудь любопытное, как зазвонил телефон и Енох потребовал от Макса немедленно приехать. Недовольный Макс, поворчав, подчинился, схватил на дорожку ещё бутерброд и умчался ловить такси, оставив двоих неудачников допивать, закусывать и жаловаться друг другу на жестокость судьбы.
Оставим их и мы. Нам они тоже больше не интересны.
4.9
Собираться ему было недолго. До приезда Макса у него оставалось по крайней мере полчаса, и Енох прилёг, не раздеваясь, на разобранную кровать, которую ему так и не дали застелить утром.
Перед глазами у него стояли тлеющая в кювете машина и смятые обгоревшие объективы камер — двух последних его камер из многих, созданных им когда-то, более полутораста лет назад в далёком Регенсбурге. Теперь у него не осталось ничего. Основную, самую необходимую ему камеру — «Гимел», дающую возможность вечной жизни, уничтожил этот никчёмный Мазин, не нашедший лучшего использования и для другой его камеры — «Далет», дарующей здоровье, — чем зарабатывания с её помощью денег. И вот теперь этот старый шпик, этот мерзкий стукач Никанор уничтожил и её, и «Каф», приносящую удачу в игре. Конечно, он узнал второй объектив, и ему стоило огромных усилий, чтобы невозмутимо от этого отказаться. Всё, он отброшен назад, и время, то самое время, с которым он был
